Директор ИБДА РАНХиГС Сергей Мясоедов: «От ректора университета до декана бизнес-школы расстояние как от короля до худосочного графа»

Почему бизнес-образование не может быть бесплатным, чем профессор вуза отличается от преподавателя бизнес-школы, может ли менеджер руководить наукой и почему директоров академических институтов нужно специально обучать, рассказал в интервью Indicator.Ru проректор РАНХиГС, директор Института бизнеса и делового администрирования (ИБДА) РАНХиГС, президент Российской ассоциации бизнес-образования Сергей Мясоедов.

– Чем бизнес-образование в России отличается от бизнес-образования в Европе и Америке?

– Российское бизнес-образование сравнительно молодое. Ему всего 30 лет. Первые три бизнес-школы были созданы в 1998 г. К сожалению, две из трех, созданные «сверху», специальным решением Совмина СССР, не дожили до нашего времени. А третья, ИБДА РАНХиГС, возникшая в МГИМО, а затем по приглашению академика Абела Аганбегяна переехавшая в РАНХиГС, сегодня является ведущей бизнес-школой страны.

Тем не менее 30 лет – это немного. И закономерен вопрос, а есть ли в России по-настоящему качественное бизнес-образование? Да, оно есть. Сегодня по качеству своих программ первые полтора десятка ведущих российских бизнес-школ не уступают большинству бизнес-школ Европы и США, занимающим в рейтингах места в третьей-четвертой десятке и ниже, о чем свидетельствуют международные аккредитации их программ. Программы 16 российских бизнес-школ на начало 2018 г. имели признанные международные аккредитации: AMBA International и/или EFMD, входящие в так называемую группу ассоциаций «Тройной короны». А лучшие из лучших начали штурмовать самую высокую вершину мирового качества бизнес-образования – аккредитацию AACSB International. И подходят к ее завершению.

Ступени аккредитаций «Тройной короны» обычно располагаются следующим образом: Международная ассоциация программ MBA (AMBA International), со штаб-квартирой в Лондоне, Великобритания; Европейский фонд развития менеджмента (EFMD), со штаб-квартирой в Брюсселе, Бельгия; и высшая ступень – Ассоциация развития университетских бизнес-школ (AACSB International) со штаб-квартирой в городе Тампа, США.

Получение любой из этих аккредитаций поднимает бизнес-школу на международный пьедестал качества. А обладание всеми тремя аккредитациями открывает двери в престижный клуб лучших бизнес-школ планеты. Чтобы понять, что значит получение всех аккредитаций «Тройной короны», достаточно знать всего две цифры. Сегодня в мире насчитывается свыше 17 тысяч бизнес-школ. Из них аккредитация «Тройной короны» в 2017 г. была всего у 84 школ.

Однако вернемся к российскому бизнес-образованию. За 30 лет оно сделало колоссальный догоняющий скачок в своем развитии. И, что надо особенно подчеркнуть, в обществе, где на протяжении 70 лет бизнес и бизнес-образование полностью отсутствовали, сумело доказать свою нужность и востребованность. Теперь российскому бизнес-образованию предстоит следующий, не менее сложный этап: его легитимное признание государством. Пока же в законе об образовании понятие бизнес-образование напрочь отсутствует. И при принятии различного рода нормативных актов его все время пытаются «втолкнуть» в прокрустово ложе Гумбольдтовского университета, стремятся приравнять бизнес-школы к вузовским факультетам и так далее.

Конечно, в стране есть флагманские университеты, где развитие бизнес-образования активно поддерживается руководством, что создает возможность по формированию серьезных бизнес-школ мирового уровня. Однако приходится признать, что в весьма значительной доле крупнейших университетов бизнес-школам отводится роль пасынков, своего рода «дойных коров» по зарабатыванию денег на открытом рынке. Не так давно, очевидно, на основе какой-то установки крупнейшие университеты начали быстро, друг за другом создавать «сверху» бизнес-школы и факультеты, формируя их программы на основе традиционных программ второго высшего образования.

Низкое качество таких программ, неспособность университетского профессорско-преподавательского состава без специального переучивания проводить занятия, ориентированные на практические запросы реального бизнеса, породили в прессе волну справедливой критики. Однако фокус этой критики пришелся на программы бизнес-образования и, в первую очередь, программы МВА. Кроме того, новым университетским «бизнес-школам» после переименования из факультетов второго высшего или дополнительного образования начали оказывать активную ресурсную поддержку. Что само по себе, возможно, было бы и не плохо. Если бы по ходу дела и параллельно не проводилась политика по ограничению деятельности десятилетиями существовавших на открытом рынке, в условиях жесткой конкуренции, и нарабатывающих новые компетенции хозрасчетных бизнес-школ, выбивавшихся из Гумбольдтовских, университетских правил.

Сегодня в стране 13 бизнес-школ аккредитовали свои программы в АМВА International, получив международный знак качества. Именно они являются флагманами развития бизнес-образования страны. К сожалению, об этом знают далеко не все потребители рынка услуг бизнес-образования. В то же время количество программ, которые недобросовестные или не совсем грамотные провайдеры, чтобы поддержать продажи, называют «программа МВА», по оценкам, составляет свыше 300. Их качество и теоретичность вызывают справедливую критику делового сообщества.

– Сколько всего бизнес-школ в России?

– Всего в России сегодня действует свыше 60 сложившихся, серьезных школ бизнеса, включая, как университетские, так и независимые. И, примерно столько же профессиональных тренинговых, консалтинговых, коучинговых бизнес-центров, часто по портфелю программ и качеству приближающихся вплотную к бизнес-школам. Подавляющее большинство ведущих игроков рынка бизнес-образования объединены в РАБО – Российскую ассоциацию бизнес образования, где около 130 членов.

Специфика развития российского бизнес-образования обусловливает и еще одну особенность, отличающую наши бизнес-школы от европейских и американских. У нас в большинстве случаев от ректора университета до декана бизнес-школы расстояние как от короля до худосочного графа. В мире дело часто обстоит с точностью до наоборот. Характерный пример – Уортонская школа бизнеса, на протяжении десятилетий поочередно делящая с Гарвардской школой бизнеса первые-вторые места в мировых рэнкингах бизнес-школ. Уортоновская бизнес-школа входит в состав известного Пенсильванского университета. Но ее бренд и значимость много выше университетских. Надеюсь, что понимание особой роли бизнес-школ, работающих на подготовку управленческой элиты российской экономики, будет со временем понято нашим обществом, как и во всем мире. А пока остается ждать и надеяться.

Отметим две аксиомы: хорошая бизнес-школа не может быть полностью похожа на университетский факультет, а в оптимуме – совсем не похожа на него. Сильный университет не обязательно имеет сильную бизнес-школу. Здесь нет прямой корреляции.

Вторая особенность. Во всем мире самые сильные и уважаемые программы по управлению – это программы MBA. Мы уже сказали, что у нас их массово путают с программами вузовской магистратуры. Им приписывают все родимые пятна абстрактно теоретизирующего и оторванного от практики гуманитарного образования. И сегодня только ленивый, часто на уровне открытого троллинга, не ругает программы MBA. Причем 99% этой жесткой «критики» строится на приписывании программам МВА предметов и подходов, которые для них не свойственны.

В последние два-три года я специально смотрел в интернете биографии людей, которые наиболее жестко и «принципиально» ругали программы МВА. У этих людей есть одна общая особенность в биографии: никто из них никогда не учился на программах МВА.

Старый и недобрый советский синдром – ругать то, чего не понимаешь. «Я сам Солженицына не читал, но знаю, что его надо заклеймить позором», – из той же серии. У феномена в управленческой психологии есть название: компенсация комплекса внутренней неполноценности через агрессию.

– Чем, по вашему мнению, отличаются занятия и работа преподавателей на программах бизнес-образования от вузовских программ?

– Программы бизнес-образования и, прежде всего, программы МВА, в ведущих бизнес-школах России и мире имеют всегда три коренных отличия. Во-первых, на них не должно быть людей, у которых нет практического опыта работы хотя бы в течение пяти-семи лет. Во-вторых, стержень всех программ и предметов – это не запоминание лекций преподавателя, а обмен опытом между слушателями в аудитории в процессе освоения программы. В-третьих, преподавание на бизнес-программах должно быть отлично от преподавания в университете. Вузовский профессор – это человек, который блестяще говорит, приводит замечательные цитаты, образные сравнения, их повторяют студенты и студентки, ему аплодируют по окончании лекции.

Самый сильный профессор бизнес-образования – это человек с большим потенциалом молчания, хочу подчеркнуть – молчания на занятиях! Его задача – не вещать. Его взрослые клиенты сами могут найти материалы в интернете. Он должен помочь структурировать прочитанное и дополнить его живым и самым современным опытом участников его занятия.

Он должен разговорить их и сказать: «Коллеги, мы знаем, что такое маркетинг, мы все читали с вами Филипа Котлера. Вы за последнее время прочли еще несколько свежих статей. Но, пока статья пишется и издается, бизнес-практика уходит вперед. Поделитесь опытом, расскажите, чем мерчендайзинг и выкладка товаров на витринах магазина в Москве отличается или не отличается от выкладки в Костроме, или небольшом сетевом сельском магазине? Вот у нас есть ребята из Костромы и Москвы, расскажите о своем опыте».

Если группа заинтересованно творит практику на занятии большую часть времени – это бизнес-образование. А если она слушает рассказы профессора о том, какой он умный, какие книги читал, так сказать, «приобщаясь к его мудрости», – это второе высшее образование университетов.

– Какие основные тенденции бизнес-образования наблюдаются сегодня и как они будут меняться?

– Во-первых, в управлении экономикой, бизнесом, университетами, бизнес-школами идет сложный процесс смены поколений. К управлению приходят те, кто родился в пореформенную эпоху, не захватил или почти не захватил советского времени. У этого поколения нет страха сталинских и пост-сталинских времен. Для них понятия «предприниматель», «бизнесмен», «инвестор», «стартапер» уже не звучат непонятно и не имеют негативной коннотации. Многие хотят иметь свой бизнес, не быть привязанными к офису и не сидеть на работе от звонка до звонка. Им нравится возросший темп перемен и взрывной характер прорывных технологий, типа «биг дата», «блокчейн», информационных «облаков» и «туманностей».

К сожалению, по статистике 70-80% выпускников российских вузов, особенно за пределами крупных городов, хотят работать по окончании либо на государственной службе, пусть за малую зарплату, но без риска и с гарантией, либо в «Газпроме». Но 20-30% уже стали мечтать о начале своего дела, о предпринимательстве и лидерстве. То есть о том, чтобы самим отвечать за свою судьбу, чтобы строить свою компанию и свой бизнес, чтобы создавать рабочие места. И, главное, делать то, что интересно, к чему есть стремление и способности, а не то, что скомандует «добрый дядя», начальник и бюрократ предшествующей генерации (то есть предшествующего поколения, – прим. Indicator.Ru).

Во-вторых, это новое поколение хочет учиться по-другому, по-новому. Причитания о том, что советская система высшего образования навсегда была, есть и будет лучшей, их не убеждает. Модель университета, построенная Александром Гумбольдтом в XIX в., их во многом не устраивает. Это поколение молодых прагматиков. Если их интересуют финансы или IT-менеджмент, они не хотят просиживать много времени по непрофильным предметам, предпочитая прочесть то, что надо, в интернете. Они хотят получить профессию, востребованную на рынке. И, если старый профессор согласно профстандартам конца прошлого века будет их учить, как стать представителем отмирающей профессии, можно ожидать, что они сделают все, чтобы учить не то, что дают, а то, что надо для реальной карьеры и будущего.

В-третьих, жизнь и процессы изменения на макро- и микроуровнях стремительно ускоряются. Поэтому бизнес хочет, чтобы учебные программы, включая МВА, становились короче, насыщенней, практико-ориентированней. Прорывные изобретения все чаще рождаются на стыке наук (биохимия, астрофизика, поведенческая экономика и тому подобное). Поэтому наиболее сильные и интересные программы по бизнес-образованию – это зачастую продукты синергетического характера. Их создает несколько образовательных структур, объединив свои уникальные знания в той или иной области.

Растет интерес к узкоспециализированным программам, готовящим к конкретным, востребованным профессиям. Так, в Европе, США и Китае набирают популярность Special Master program или по-русски – прикладные программы «специализированной магистратуры». Эти программы длятся один год. Из них практически полностью изъята общая теория. Они до крайности прикладные и прагматичные. Они готовят людей к сложным и востребованным профессиям. Причем востребованным сейчас, сегодня, а не вчера и не завтра. В России таких программ нет.

Во всем мире программы магистратуры и MBA становится короче. На Гайдаровском форуме я обсуждал эту тенденцию с ректором лучшей бизнес-школы Европы – IMD (Lausanne) – профессором Жаном-Франсуа Манзони, который отметил, что их программа МВА сокращена до года, потому что лучшие бизнесмены и предприниматели просто не могут себе позволить отрываться от работы на более длительный период без угрозы для своей компании и карьеры.

В-четвертых, особенностью современного рынка делового и управленческого образования является стремление нового поколения приобрести навыки работы как в частном, так и в государственном секторах экономики одновременно. Современная талантливая молодежь хочет творческой самореализации, ищет профессии и работу, которые будут способствовать их саморазвитию. Кроме того, как утверждают рекрутеры, самые стремительные карьеры обычно делаются «по зигзагу». Вы отработали в одной компании, через пять-шесть лет, вы уходите в другую компанию, еще через пять-семь лет вы уходите в третью компанию, это обеспечивает вам ускорение карьерного движения. К этому добавляется, что люди из бизнеса переходят в государственный сектор, а потом обратно.

Из этого вытекает и еще одно новшество. Программы по государственному и муниципальному управлению и программы по деловому и управленческому образованию начинают сближаться. В нашей стране еще десять лет назад это считали почти ересью. И много раз я слышал произносимую со значением благоглупость: государственное «управление» и частый «менеджмент» – это абсолютно разные вещи. Хотя, говоря простым языком, слово «управление» – это перевод англицизма «менеджмент». И 90% управления в любой отрасли и на любом предприятии, в любом ведомстве или территориальном образовании строится на понимании групповой динамики, на системе мотивации людей. Управление или менеджмент всегда на 90% – это работа с людьми. Плюс оставшиеся 10% на отраслевую специфику и процессную специфику.

В-пятых, особенность сегодняшнего делового и управленческого образования, как и образования вообще, состоит в том, что учебные программы и учебный процесс все более активно смещаются в виртуальное пространство, уходят в дистантные (то есть дистанционные, – прим. Indicator.Ru) форматы. Неслучайно то, что активно критикуемый в Европе и США сетевой, дистантный университет «Минерва» за последние пять-шесть лет отобрал у традиционных университетов почти треть (!) студентов. Причем, необходимо помнить, что хорошее современное дистантное или, тем более, смешанное образование соревнуется с классическим по качеству, однозначно его переигрывая по удобству, зрелищности, доступности и цене.

Ведущие бизнес-школы вряд ли в обозримом будущем перейдут на чистое дистанционное обучение. Для бизнес-школ, где выстраивание личных связей с представителями других компаний, расположенных в разных частях страны, является одной из важнейших мотиваций клиентов, скорее всего полного перехода в дистантный формат не произойдет. Эту нишу займут дисконтеры, реализующие управленческий «фаст-фуд», короткие, узко-прикладные и недорогие программы для начинающих бизнесменов и малого бизнеса. Ведущие бизнес-школы пойдут по пути «смешанных» программ, где до 60-70% обучения, обеспеченного хорошими учебно-методическими материалами, будет вынесено в виртуальное пространство. А примерно 30-40% – занятий с лучшими преподавателями-практиками и в интерактивной форме будет проводиться в аудитории.

– Обучение в бизнес-школах стоит на порядок больше, чем любые другие университетские программы. Например, в вашей бизнес-школе двухгодичная очно-заочная программа Executive MBA обойдется в 1,6 миллиона. Почему так дорого?

– Это связано с тем, что быть хорошим управленцем или предпринимателем может не каждый. Для этого нужен природный талант и образование. Причем наличие только первого или только второго недостаточно. В нашем обществе сказанное часто принимается в штыки.

Все понимают, что, чтобы учиться в консерватории, нужно иметь отличный слух и талант музыканта. Иначе учеба – выброшенное время и деньги. А вот в отношении таланта управленца или предпринимателя, почему-то, то же самое для многих не очевидно. Тем не менее бизнес-школа и программы типа МВА и ЕМВА выполняют для бизнеса и предпринимателей роль консерватории для музыкантов. В бизнес-школу надо идти только после приобретения опыта в практической работе и убедившись, что к этому есть талант.

Гарвардская школа и Уортоновская (Wharton School of Business) школы бизнеса являются лучшими в мире не только, потому что в них работают первоклассные профессора, но и потому, что туда идут самые талантливые студенты. Талантливые именно с точки зрения бизнеса и предпринимательства.

Как это проверить? Можно провести входное тестирование, предложить написать эссе, провести собеседование. Это делают все сильные бизнес-школы. Это на протяжении последних двадцати лет делаем и мы в ИБДА РАНХиГС. Но тесты, экзамены, собеседования – это «тонкая донастройка». Это выбор из тех, у кого есть талант, тех кто самый талантливый или настроенный на успех.

Как эффективно организовать воронку, которая отделит тех, у кого талант есть и у кого, вероятно, его к бизнесу и предпринимательству нет? Ответ цинично простой. Бизнес-школы не готовят ученых и интеллигентов широкого профиля. Они готовят людей, умеющих зарабатывать деньги, делать прибыль, претворять в жизнь инвестиционные проекты. Поэтому клиенты бизнес-школы по определению должны уметь зарабатывать деньги. И, при прочих равных, – чем более талантливы они в бизнесе, тем большие деньги они заработают для акционеров и самих себя. Что из этого вытекает? Чтобы отсечь тех, у кого нет таланта к бизнесу и предпринимательству, для кого это будет трата времени и, возможно, последних денег, самый простой вариант – это установить высокую, «отсекающую» входную цену на обучение. Это аксиома бизнес-образования. Поэтому самые лучшие бизнес-школы мира, с самыми сильными выпускниками обычно и самые дорогие.

И еще один момент. Я считаю, что забота о развитии генофонда нации требует того, чтобы в стране сохранялось и расширялось бесплатное высшее образование. Оно должно охватывать физиков, математиков, инженеров, историков, библиотекарей, музыкантов. А вот бизнес-школы и их программы должны быть платными. Потому что бизнес-школа, которая может чему-то научить, должна сама уметь зарабатывать деньги на рынке.

– Ваша бизнес-школа работает уже 30 лет. Чему вы учили 30 лет назад? Чему вы учите сейчас?

– Наша школа в первые 12 из 30 лет была полностью частной. Когда мы открыли в 1988 г. первую в стране частную бизнес-школу на территории МГИМО (мы тогда назывались Школа международного бизнеса МГИМО), большинство клиентов были либо советскими кооператорами, которые внезапно сделали деньги в дефицитной экономике, либо представителями советских предприятий, за которых платили компании, и которые хотели поучиться в известном университете больше, чем получить какие-то специальные знания. У значительной части клиентов было странное представление, что, если они заплатили деньги, они могут учиться, не учиться, учиться тому, что нравится. Сейчас у такого образования появилось название: Edutainment – то есть сочетание образования (education) и развлечения (entertainment).

Чему мы учили первых слушателей? Основам: что такое менеджмент, что такое маркетинг, что такое ценные бумаги. И одновременно учились сами. Постепенно переучив значительную часть своих преподавателей в рамках специальных грантовых программ ведущих бизнес-школ в Европе и США, мы перешли к концепции реальной бизнес-школы, которая нацелена на практическое решение проблем компании. Тогда начала меняться клиентура. И мы стали постепенно «закручивать гайки» дисциплины.

Если вы меня спросите, чем отличались студенты начала 90-х и студенты сейчас, то я могу сказать, что наши клиенты сегодня идут за знаниями, навыками, структурированием опыта. И подходят к учебе весьма серьезно. В последние годы мы нередко слышим просьбы, чтобы ИБДА РАНХиГС еще более поднял планку требовательности, увеличил объемы домашних заданий и тому подобное. Люди хотят отработать свои инвестиции в образование. Им нужны знания, которые ускорят карьеру, принесут успех проектам, расширят присутствие их компании на рынке, покажут новые направления деятельности.

Люди за свои большие деньги не играют в образование, а по-настоящему работают в аудитории и самостоятельно. Они стали намного более серьезными, целеустремленными. К нам приходят обычно уже весьма образованные и удивительно умные и энергичные люди.

– Мы в Indicator.Ru пишем про науку, про организацию науки. Как, на ваш взгляд, было бы правильно управлять фундаментальной наукой и насколько правильно утверждение, что менеджеры не могут руководить наукой и что бизнес и фундаментальная наука не имеют ничего общего между собой?

– У этой проблемы есть решение на основе опыта всего мира. Обычно лучший управленец является неплохим ученым. Но, именно неплохим, а не лучшим. Управление и наука – и то и другое слишком серьезно. Если делать и то, и другое в полную силу, этой силы просто не хватит. На Гайдаровском форуме я слушал интересные рассуждения одного из зарубежных коллег о разной роли и глубине финансовой подготовки, которые нужны министру финансов и премьер-министру.

Речь шла о том, что министр финансов должен быть настоящим финансистом, понимающим финансы вглубь и в деталях. Премьер-министр должен в принципе понимать, что такое финансы, знать ключевые моменты. Но не более того. Это связано с тем, что министр финансов принимает три-четыре эпохальных решения, связанных с трансформацией финансов в течение года, на него работает пачка экспертов при подготовке этих решений. А премьер-министр принимает несколько десятков решений из разных областей каждый день, которые ему приносят министры в уже сравнительно проработанном виде. И он должен навскидку представлять, о чем идет речь, поскольку у него нет времени углубляться в детали.

То же самое применительно и к нашей науке и ее руководителям.

Неуч руководить наукой не может, недоучившийся бюрократ с покупной степенью доктора наук руководить наукой не должен. Гуманитарий вряд ли сможет, без заместителей из этих областей, руководить теоретической наукой в области физики и математики, биологии или инженерии. Точно так же физик или математик не может по-серьезному руководить наукой в области гуманитарных дисциплин, хотя, почему-то многие математики считают, что они могут и это.

Руководить наукой должен достаточно широко образованный ученый, который состоялся в одной из областей науки, и у которого есть талант управленца, как сейчас говорят, есть развитый эмоциональный интеллект помимо интеллекта научного. Академией наук должны руководить менеджеры, которые вышли из недр институтов Академии, у которых есть научная подготовка. Которые являются учеными, но не уровня лауреатов Нобелевской премии. Давайте ученых мирового уровня прибережем для развития науки и, по возможности, оградим от политических, организационных и экономико-финансовых вопросов.

Обратите внимание, что в советское время научно-исследовательскими институтами руководили блестящие организаторы, разбирающиеся в различных областях науки, которые большую часть публикаций делали в коллективных монографиях. Сами писать не успевали. Но организовать условия для развития науки могли.

Есть знаменитая фраза академика Королева о том, что ему нужны два типа докторов наук: один из тех, кто рассчитает траекторию полета ракеты, а другой – тот, кто организует строительство и построит ракету, способную лететь по этой траектории.

Для того чтобы наука двигалась, ей должны руководить менеджеры, набранные из вчерашних ученых, которым организационная работа с людьми и талант менеджера дан от природы. К слову, наличие управленческого таланта неплохо определяется путем психологического тестирования и групповых упражнений. Затем их нужно специально обучать менеджменту, групповой динамике, мотивации, эффективным коммуникациям и лидерству.

В РАНХиГС существует специальная программа управленческой переподготовки для главных врачей поликлиник и директоров средних школ. В «Сколково» разработана программа переподготовки ректоров вузов. Точно так же нужно готовить директоров научно-исследовательских институтов для Академии и высшего эшелона Академии. В этом, на мой взгляд, путь для эффективного решения проблемы. Хотя допускаю, что реализовать его будет не просто. Потому что в любой сфере экономики, науки, образования помимо всего прочего существуют клановость, привычки, традиции, на которые сейчас еще накладывается болезненная проблема смены поколений.

– Как предпринимательская культура будет влиять на классическое вузовское образование? Означает ли развитие бизнес-образования и возрастающая востребованность предпринимательских компетенций, что университеты постепенно откажутся от классического образования?

– Повторюсь, бизнес-образованием в вузах и за их пределами должны заниматься бизнес-школы, корпоративные университеты, тренинг-центры, а не классические вузовские факультеты. Бизнес-образование не должно менять классическое образование. Это было бы абсолютно неправильно. Оно должно существовать в рамках университетов, как отдельное направление образовательной деятельности.

Только чтобы не перемешивать все в кучу, давайте оговоримся, что мы закончили говорить о программах МВА и образовании для взрослых. И теперь говорим о знакомом нам всем не понаслышке студенческом, вузовском, первом высшем образовании.

Итак, может ли бизнес-образование способствовать развитию «предпринимательских компетенций»? Хотя меня до сих пор коробит от этого заимствованного англицизма – «компетенции», отвечу утвердительно: конечно может. Во всем мире лучшие практики в этом направлении – это система «мейджоров» и «майноров» в университетах. Студент учится, скажем, на факультете дизайна. На нем получает основные дисциплины («мейджоры»), но имеет право в рамках 15-25% от учебной программы взять на других факультетах или в других учебных структурах. И, скажем, добирает («майноры») по менеджменту, маркетингу и финансам в бизнес-школе, а по гражданскому праву – на университетском правовом факультете.

Такая практика уже существует сегодня в РАНХиГС в двух крупных структурах: в ИБДА РАНХиГС и в Институте общественных наук РАНХиГС. Мне представляется, что ей принадлежит будущее. Но это не замена классического вузовского образования на прикладное бизнес-образование, а синергетическое взаимодополнение. Бизнес-школы дают возможность студентам технических и чисто гуманитарных факультетов получить специальные, прикладные, управленческие и предпринимательские знания и навыки. А студенты программ высшего образования бизнес-школы по менеджменту, маркетингу, финансам получают возможность послушать лекции по истории дипломатии, русской классической литературе или теории моды. Лондонская бизнес-школа проводит совместные занятия, привлекая в качестве выступающих актеров и режиссеров Шекспировского театра, школа бизнеса в г. Блед (Словения) проводит специальные занятия, где показывает, как совместное прослушивание шедевров мировой музыкальной культуры позволяет бизнесу развить воображение и приобщиться к новому. Так что дополнение бизнес-образования дисциплинами гуманитарного цикла – это общемировой тренд.

Источник